![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
christabel_daaeOn with the much romanticized - or just adjusted with the laws of Belle Lettre and the whole 19th century "girlish novels" - account of what happened to your humble servant and her character on that evening at Munich State Opera.
С третьим звонком в мою ложу вошел мужчина средних лет самого благородного облика. Он обвел ложу слегка обеспокоенным взором.
–Это место свободно? – обратился он ко мне. Его голос был удивительно мелодичным.
–Думаю, что да, – улыбнулась я, – раз уж до сих пор никто его не занял.
–Господин граф! – его окликнули из нижнего яруса. – Так вы сидите там?
–Отчего-то мое место занято, – последовал ответ. – И я не хотел бы никому мешать, ведь уже поднимают занавес…
Такое чувство такта и наличие титула (последний отныне казался мне очевидным, будто написанным на лице) еще более возвысили его в моих глазах. Но я и засмущалась больше обычного. А господин граф, по-видимому, был знакомым даме слева от себя – между ними завязалась тихая беседа, продолжавшаяся и после представления пианиста публике и первых звуков Бетховена.
По прошествии десятка минут я заметила, что прусский офицер в соседней ложе разглядывает меня. Некоторое время я думала, что это мне показалось. Поняв наконец, что он далеко не нечаянно ухмыляется и шевелит бровями, я возмущенно отвернулась. Хотя несколько раз, признаюсь, поглядывала в его сторону. Он время от времени отвлекал Вагнера какими-то замечаниями, но, случайно встретив мой взгляд, непременно корчил какую-то рожу. Это было в высшей степени странно.
Я рискнула перегнуться через барьер, разделявший ложи и шепнуть ему на ухо:
–Мы знакомы?
–Нет. Но ведь это изумительный способ познакомиться!
Как... нагло! Я облокотилась на спинку кресла. Неужели у них так в этой... Пруссии заведено?
Вольфганг Вертер уже перешел к Шубертовому «Скитальцу», что затронул мою душу намного глубже строгого Бетховена. Какое туше, какие нежные переборы!.. И тут в мою голову пришла идея.
–Скажите, пожалуйста, – вкрадчивым шепотом, – а тот господин, что сидит рядом с вами – не известный ли это композитор Вагнер?
–Да, сударыня, именно он.
–О! вы знаете, я ведь такая поклонница его творчества! Я сама учусь пению, и...
Но тут герр Вертер взял финальный аккорд, и начал зажигаться свет. Мне оставалось улыбнуться и последовать на антракт.
В коридоре он подошел ко мне.
–Так это у вас в Пруссии принято так знакомиться? – озвучила я раннюю мысль.
–А что? Разве плохой способ?
Я оставила реплику без комментариев.
–Так будем знакомы? Фройляйн...
–Матильда Маллингер.
–Кольмар фон дер Гольц, лейтенант прусской армии. Итак, вы учитесь пению?
–Да, и приехала сюда с учителем, доном Сандро Колуччи.
–Колуччи, Колуччи... – он нахмурил лоб.
–Колуччи – довольно распространенная фамилия в Италии, маэстро мне говорил – да и я сама имела возможность убедиться.
–Не тот ли это Колуччи, что написал «Марш Гарибальди»?
Я замерла. Вспомнила о коварстве прусских шпионов, о жестоких порядках тайной полиции… Хотя здесь вроде не Пруссия, а Бавария… А вдруг? Потом, я ничего толком не знала о доне Колуччи. Никогда не слышала, написал ли он этот «Марш Гарибальди», да и об этом марше как таковом. Впрочем, марш-то наверняка был запрещен. Насколько обвинения в революционных взглядах могут повредить маэстро?
Поэтому ответила я уклончиво.
–Ну что вы! Он пишет вокализы, кантилены…
–Очень подозрительная личность этот ваш учитель. У нас бы его живо...
–Что? Что с ним не так?
–У нас такого немедленно арестовали бы и уж что-то да дознались.
Дальнейшую беседу пересказывать нет смысла. Состояла она из моих упреков всему прусскому за сухость, бездушность, скуку («Народу нашему не скучно, мы всегда находим, чем ему заняться!»), отсутствие чувства прекрасного…
–Вы хоть стихи какие-то прочесть можете?
–Могу. Но не в таком обществе.
Ну разумеется, откуда в его памяти приличным стихам взяться?
Тут, к моему счастью (а возможно – и к обоюдному) его окликнули, и мы раскланялись.
Я одиноко бродила по коридорам среди толп. Последними словами маэстро были: «Здесь много актрис, может, с кем-то познакомитесь». Познакомиться? Но как? А если я не к тому человеку подойду?
Так я и набрела на маэстро. Он едва осведомился, как я провожу время и повел куда-то. Мы подошли к королевской семье.
–Ваше Величество, – мы оба поклонились.
–Дон Сандро Колуччи, – король помнил моего учителя. – И ваша очаровательная и, несомненно, талантливая ученица?
–Вы уже слышали эту певицу? – спросила, кажется, королева-мать.
–Нет – ну так послушаем. –ответил Людвиг, разглядывая меня. Он явно очень плохо запомнил меня с того случая.
Я поняла, что нужно что-то исполнить, и у меня в памяти всплыла старинная народная баллада о рыцаре, который последовал за белым лебедем, чтобы спасти мир от бед. Похоже, это был правильный выбор, я получила столько комплиментов, что покраснела.
Я собиралась возвращаться в свою ложу, когда передо мной возник сам директор театра.
–Вы – оперная певица, фройляйн?
–Да, точнее я только обучаюсь вокалу, но что… – благо, дон Колуччи все еще находился совсем недалеко. – Вам, наверное, стоит поговорить с моим учителем! Дон Колуччи, вот... к вам…
–Маэстро, нам нужна помощь вашей подопечной. Наша прима, Виктория Кох… в общем, ее выступления не будет. И, возможно…
–Да, фройляйн Маллингер споет для публики. – немедленно отозвался тот.
–Маэстро, как это!.. Неужели я смогу? И так внезапно...
–Ну разумеется, дитя. – я решила не предоставлять возражений.
Герр Ройнсберг, директор оперы, провел меня с учителем за кулисы, и я начала отбирать ноты. И какое чудо! Одного взгляда на пианистку было достаточно, чтобы между нами установилось то молчаливое понимание, которое так важно – и это придало мне толику уверенности. А королевская ложа все пустовала, и каждая минута ожидания казалась пыткой.
С третьим звонком в мою ложу вошел мужчина средних лет самого благородного облика. Он обвел ложу слегка обеспокоенным взором.
–Это место свободно? – обратился он ко мне. Его голос был удивительно мелодичным.
–Думаю, что да, – улыбнулась я, – раз уж до сих пор никто его не занял.
–Господин граф! – его окликнули из нижнего яруса. – Так вы сидите там?
–Отчего-то мое место занято, – последовал ответ. – И я не хотел бы никому мешать, ведь уже поднимают занавес…
Такое чувство такта и наличие титула (последний отныне казался мне очевидным, будто написанным на лице) еще более возвысили его в моих глазах. Но я и засмущалась больше обычного. А господин граф, по-видимому, был знакомым даме слева от себя – между ними завязалась тихая беседа, продолжавшаяся и после представления пианиста публике и первых звуков Бетховена.
По прошествии десятка минут я заметила, что прусский офицер в соседней ложе разглядывает меня. Некоторое время я думала, что это мне показалось. Поняв наконец, что он далеко не нечаянно ухмыляется и шевелит бровями, я возмущенно отвернулась. Хотя несколько раз, признаюсь, поглядывала в его сторону. Он время от времени отвлекал Вагнера какими-то замечаниями, но, случайно встретив мой взгляд, непременно корчил какую-то рожу. Это было в высшей степени странно.
Я рискнула перегнуться через барьер, разделявший ложи и шепнуть ему на ухо:
–Мы знакомы?
–Нет. Но ведь это изумительный способ познакомиться!
Как... нагло! Я облокотилась на спинку кресла. Неужели у них так в этой... Пруссии заведено?
Вольфганг Вертер уже перешел к Шубертовому «Скитальцу», что затронул мою душу намного глубже строгого Бетховена. Какое туше, какие нежные переборы!.. И тут в мою голову пришла идея.
–Скажите, пожалуйста, – вкрадчивым шепотом, – а тот господин, что сидит рядом с вами – не известный ли это композитор Вагнер?
–Да, сударыня, именно он.
–О! вы знаете, я ведь такая поклонница его творчества! Я сама учусь пению, и...
Но тут герр Вертер взял финальный аккорд, и начал зажигаться свет. Мне оставалось улыбнуться и последовать на антракт.
В коридоре он подошел ко мне.
–Так это у вас в Пруссии принято так знакомиться? – озвучила я раннюю мысль.
–А что? Разве плохой способ?
Я оставила реплику без комментариев.
–Так будем знакомы? Фройляйн...
–Матильда Маллингер.
–Кольмар фон дер Гольц, лейтенант прусской армии. Итак, вы учитесь пению?
–Да, и приехала сюда с учителем, доном Сандро Колуччи.
–Колуччи, Колуччи... – он нахмурил лоб.
–Колуччи – довольно распространенная фамилия в Италии, маэстро мне говорил – да и я сама имела возможность убедиться.
–Не тот ли это Колуччи, что написал «Марш Гарибальди»?
Я замерла. Вспомнила о коварстве прусских шпионов, о жестоких порядках тайной полиции… Хотя здесь вроде не Пруссия, а Бавария… А вдруг? Потом, я ничего толком не знала о доне Колуччи. Никогда не слышала, написал ли он этот «Марш Гарибальди», да и об этом марше как таковом. Впрочем, марш-то наверняка был запрещен. Насколько обвинения в революционных взглядах могут повредить маэстро?
Поэтому ответила я уклончиво.
–Ну что вы! Он пишет вокализы, кантилены…
–Очень подозрительная личность этот ваш учитель. У нас бы его живо...
–Что? Что с ним не так?
–У нас такого немедленно арестовали бы и уж что-то да дознались.
Дальнейшую беседу пересказывать нет смысла. Состояла она из моих упреков всему прусскому за сухость, бездушность, скуку («Народу нашему не скучно, мы всегда находим, чем ему заняться!»), отсутствие чувства прекрасного…
–Вы хоть стихи какие-то прочесть можете?
–Могу. Но не в таком обществе.
Ну разумеется, откуда в его памяти приличным стихам взяться?
Тут, к моему счастью (а возможно – и к обоюдному) его окликнули, и мы раскланялись.
Я одиноко бродила по коридорам среди толп. Последними словами маэстро были: «Здесь много актрис, может, с кем-то познакомитесь». Познакомиться? Но как? А если я не к тому человеку подойду?
Так я и набрела на маэстро. Он едва осведомился, как я провожу время и повел куда-то. Мы подошли к королевской семье.
–Ваше Величество, – мы оба поклонились.
–Дон Сандро Колуччи, – король помнил моего учителя. – И ваша очаровательная и, несомненно, талантливая ученица?
–Вы уже слышали эту певицу? – спросила, кажется, королева-мать.
–Нет – ну так послушаем. –ответил Людвиг, разглядывая меня. Он явно очень плохо запомнил меня с того случая.
Я поняла, что нужно что-то исполнить, и у меня в памяти всплыла старинная народная баллада о рыцаре, который последовал за белым лебедем, чтобы спасти мир от бед. Похоже, это был правильный выбор, я получила столько комплиментов, что покраснела.
Я собиралась возвращаться в свою ложу, когда передо мной возник сам директор театра.
–Вы – оперная певица, фройляйн?
–Да, точнее я только обучаюсь вокалу, но что… – благо, дон Колуччи все еще находился совсем недалеко. – Вам, наверное, стоит поговорить с моим учителем! Дон Колуччи, вот... к вам…
–Маэстро, нам нужна помощь вашей подопечной. Наша прима, Виктория Кох… в общем, ее выступления не будет. И, возможно…
–Да, фройляйн Маллингер споет для публики. – немедленно отозвался тот.
–Маэстро, как это!.. Неужели я смогу? И так внезапно...
–Ну разумеется, дитя. – я решила не предоставлять возражений.
Герр Ройнсберг, директор оперы, провел меня с учителем за кулисы, и я начала отбирать ноты. И какое чудо! Одного взгляда на пианистку было достаточно, чтобы между нами установилось то молчаливое понимание, которое так важно – и это придало мне толику уверенности. А королевская ложа все пустовала, и каждая минута ожидания казалась пыткой.